Разговор впотьмах, наедине с самим собою!
- Ну а теперь давай всё на чистоту! По порядку!
Хватит уже для публики! Вокруг сейчас никого, один ты совсем остался!
Один среди чистого океана, от самого края его, до рдеющего горизонта, куда солнце уже на ночь вот-вот
закатится должно!
Совершенно один ты теперь, на всё море ревущее!
За досточку слабую ухватился, вцепился что есть мочи, ручонками слабеющими и блеешь покаместь о помощи,
взываешь к кому то в надежде своей последней!
Хотя здесь, что кричать ты в изнеможении будешь, что плакать, а никто тебя никогда так и не услышит!
Вот теперь хотя бы, в пустой и кромешной тьме, в безлюдном совершенно пространстве, перед самим
собой, перед лицом своим единым, как на свету, как на последней исповеди духовной, всю правду свою
под конец открыть, и во всём чистосердечно самому себе признаться, ты этого сейчас сможешь!?
Ну почему ты всегда такой добрый и к людям чужим для тебя, премного отзывчивый!?
Почему ты всегда такой ласковый, да чуткий!?
К каждому ведь верное слово готов найти, под ручки бережно взять, и к добрым людям на свет божий
как есть вывести!
Скажи, в чём твой источник, где силы на всех ты берёшь и так бескорыстно в щедрости своей бесконечной
на каждого безвозмездно тратишь!?
- Да ты что!? Что ты, издеваешься что ли!? Будто и не знаешь меня!
- Нет, постой, это ты заигрался совсем! Говори, тебя никто сейчас не услышит! Признайся во всём, и не
бойся, только волны с пучиною тому навсегда, немыми останутся свидетелями!
В чём твоя сила, откройся себе!
Море беснуется, ветер шквалами пену бросает! Досочку из рук, последнюю норовит выхватить!
Всё смешалось вокруг, ни верха, ни низа!
А ведь так и не сказал! Ей богу, ничего не сказал, ни слова не проронил!
Самому себе, так ни в чём и не признался! Вот что за люди!
- Ну а теперь давай всё на чистоту! По порядку!
Хватит уже для публики! Вокруг сейчас никого, один ты совсем остался!
Один среди чистого океана, от самого края его, до рдеющего горизонта, куда солнце уже на ночь вот-вот
закатится должно!
Совершенно один ты теперь, на всё море ревущее!
За досточку слабую ухватился, вцепился что есть мочи, ручонками слабеющими и блеешь покаместь о помощи,
взываешь к кому то в надежде своей последней!
Хотя здесь, что кричать ты в изнеможении будешь, что плакать, а никто тебя никогда так и не услышит!
Вот теперь хотя бы, в пустой и кромешной тьме, в безлюдном совершенно пространстве, перед самим
собой, перед лицом своим единым, как на свету, как на последней исповеди духовной, всю правду свою
под конец открыть, и во всём чистосердечно самому себе признаться, ты этого сейчас сможешь!?
Ну почему ты всегда такой добрый и к людям чужим для тебя, премного отзывчивый!?
Почему ты всегда такой ласковый, да чуткий!?
К каждому ведь верное слово готов найти, под ручки бережно взять, и к добрым людям на свет божий
как есть вывести!
Скажи, в чём твой источник, где силы на всех ты берёшь и так бескорыстно в щедрости своей бесконечной
на каждого безвозмездно тратишь!?
- Да ты что!? Что ты, издеваешься что ли!? Будто и не знаешь меня!
- Нет, постой, это ты заигрался совсем! Говори, тебя никто сейчас не услышит! Признайся во всём, и не
бойся, только волны с пучиною тому навсегда, немыми останутся свидетелями!
В чём твоя сила, откройся себе!
Море беснуется, ветер шквалами пену бросает! Досочку из рук, последнюю норовит выхватить!
Всё смешалось вокруг, ни верха, ни низа!
А ведь так и не сказал! Ей богу, ничего не сказал, ни слова не проронил!
Самому себе, так ни в чём и не признался! Вот что за люди!
Благородный человек
Утром проснулся, глаз не протёр, к окну вышел!
Тюльчик то по сторонам разбросал, распахнул ставеньки, воздуха свеженького в избу впустил, а напротив,
сам президентский дворец, страны той раскинулся!
- Да, да, да, да, и лесенки широкие, там ещё были!
……………………
Ну что ты за человек, всё бы тебе посмеяться!
Кто может просто так, для краски что и добавил, а тебе всё, обязательно, да через язву как пропустить!
Меня, этому уже научил!
…………………..
Носишься над ним, к прекрасному огонь в нём раздуваешь, сосуд его высоким смыслом духовным
восполняешь, уровень в нём постоянно под горлышко поддерживаешь, кабы скверны кто подлить не
посмел, да с чистым, благородным содержимым невзначай вдруг, а может и не подумавши, всё как следует
не перемешал!
Как потом процедить всё и чистое обратно на место выделить!?
Нет, видимо глаз да глаз и постоянное внимание за человеком, бдительно, каждую секунду востро держать
требуется!
Утром проснулся, глаз не протёр, к окну вышел!
Тюльчик то по сторонам разбросал, распахнул ставеньки, воздуха свеженького в избу впустил, а напротив,
сам президентский дворец, страны той раскинулся!
- Да, да, да, да, и лесенки широкие, там ещё были!
……………………
Ну что ты за человек, всё бы тебе посмеяться!
Кто может просто так, для краски что и добавил, а тебе всё, обязательно, да через язву как пропустить!
Меня, этому уже научил!
…………………..
Носишься над ним, к прекрасному огонь в нём раздуваешь, сосуд его высоким смыслом духовным
восполняешь, уровень в нём постоянно под горлышко поддерживаешь, кабы скверны кто подлить не
посмел, да с чистым, благородным содержимым невзначай вдруг, а может и не подумавши, всё как следует
не перемешал!
Как потом процедить всё и чистое обратно на место выделить!?
Нет, видимо глаз да глаз и постоянное внимание за человеком, бдительно, каждую секунду востро держать
требуется!
Давайте, давайте, говорите! Не молчите только!
!!!!!!
Женщины, наши!
Получается, что женщина это далеко не только брютельки, пуфики, колготки да туфельки!
Женщина, это ещё натюрморт, старший брат и в доме хозяин!
Другому то, что!?
Придти да отчитаться! В глаза честно посмотреть - загадочность некоторую оставить!
Вдоль коридора дела все свои сделать, а тут смотри, и день к концу тянется, прожили вроде, не зря!
Это хорошо, когда есть кому баланс вовремя сбить, будто проблемы все на другого повесить!
На западе, наивные люди живут, сам в охапке на ком то висит, а по телефону звонит, производственными
трудностями восхищается! Будто провести, кого вздумал!
Тут спичку не туда бросишь, да даже в щель заборную куда сунешь, а над тобой Глаз Всевидящий висит уже!
Всё пространство вокруг Земли, куда тяготение дотягивается, всё по хозяйски под бдительным прицелом!
Вроде спит уже, уснула горемычная!
А попробуйте за дверь, тихо, без санкции выскочить! Туфлю одну одеть не успеешь!
Хоть в Австралию не известно зачем уезжай, каждый шаг твой всегда под контролем будет!
Вот она, сила всевышняя, наградили же ею каждую женщину!
А мне это нравится!
Приятно когда есть такой человек, кто может обо всём всегда думать!
И если вдруг, кто то, вам говорит обратное, лучше сами понаблюдайте за ним в те священные минуты
расплаты!
Поэтому врать, даже не советую! Говорить ничего не надо, всем всё давно известно! Молчите уж, да
глазками почаще хлопайте. Может и не убьют в этот раз!
!!!!!!
Женщины, наши!
Получается, что женщина это далеко не только брютельки, пуфики, колготки да туфельки!
Женщина, это ещё натюрморт, старший брат и в доме хозяин!
Другому то, что!?
Придти да отчитаться! В глаза честно посмотреть - загадочность некоторую оставить!
Вдоль коридора дела все свои сделать, а тут смотри, и день к концу тянется, прожили вроде, не зря!
Это хорошо, когда есть кому баланс вовремя сбить, будто проблемы все на другого повесить!
На западе, наивные люди живут, сам в охапке на ком то висит, а по телефону звонит, производственными
трудностями восхищается! Будто провести, кого вздумал!
Тут спичку не туда бросишь, да даже в щель заборную куда сунешь, а над тобой Глаз Всевидящий висит уже!
Всё пространство вокруг Земли, куда тяготение дотягивается, всё по хозяйски под бдительным прицелом!
Вроде спит уже, уснула горемычная!
А попробуйте за дверь, тихо, без санкции выскочить! Туфлю одну одеть не успеешь!
Хоть в Австралию не известно зачем уезжай, каждый шаг твой всегда под контролем будет!
Вот она, сила всевышняя, наградили же ею каждую женщину!
А мне это нравится!
Приятно когда есть такой человек, кто может обо всём всегда думать!
И если вдруг, кто то, вам говорит обратное, лучше сами понаблюдайте за ним в те священные минуты
расплаты!
Поэтому врать, даже не советую! Говорить ничего не надо, всем всё давно известно! Молчите уж, да
глазками почаще хлопайте. Может и не убьют в этот раз!
Встреча
Скатился Портупей Прапорщик в овраг, по скользкому от дождя склону, в самый низ дна, в ручей съехал.
С головой в мутный поток плюхнулся, вылезти никак не может. А тут ещё свинья рядом свалилась и тоже
ножками барахтается, Портупея Прапорщика с собой вот-вот под воду утащить норовит!
Цепляется Портупей Прапорщик, пальцами то, за проносящийся мимо берег, в каждой былинке надежду
себе видит, а земля осыпается, комьями грязными вместе с травой вслед в воду бухает, опоры надёжной
представлять не желает! Так и несутся оба вниз, со всё ускоряющей стремительно скоростью!
Сколько бы летели, неизвестно, кабы поперёк брёвнышко не оказалось!
Ухватился Портупей Прапорщик, за спасенье своё, двумя руками держится, ногами в дымящийся берег упирается,
через силу с потоком бурлящим в схватке смертельной цепляется!
Свинья тоже не отстаёт, во всю коряжится, всей массой своей на Портупее Прапорщике повисла, копытцами
нетерпеливо дёргат, на сушу первой норовит выпрыгнуть! Хоть и зверь, а всяк жить знает!
Да только куда уж ей, против молодца нашего!
Выбрался кое как на бережок Портупей Прапорщик, да свинью за ухо ухватил! Чуть было с корнем совсем
не вырвал! А по другому ну ни как не с поможешь! Малой кровью и выволок!
Засиживаться не стал, ещё ведь надо успеть, ночь то уже не за горами хоронится, стал карабкаться в гору.
А берега у оврагов, сплошная глина! Воду в себя примет и нет дальше ходу! Если бы не с весны террасы,
так бы обратно в ручей и сполз! Скользко так!
Коготками в недра ухватится, да животом змеем вдавится, локотками жижу толкает, коленками вверх себя
по маленьку выдавливает, так и ползёт, старается!
А внизу парася лежит, часто дышит, на Портупея Прапорщика не дружелюбно посматривает! Глазки так и
бегают! А как взобрался тот повыше, так вскочила, и на своих ножках тоненьких, резво бросилась, да не
в сторону куда, а прямиком на Портупея Прапорщика и его всё назад норовит сбросить!
Портупей Прапорщик, ногами брыкается, от свиньи отбиться пытается, а та, что лютый зверь на него со всей
мочи набрасывается, и вниз к реке толкает!
Разбежится, ей-то грязь родная стихия, и со всей силы мордой о бок подцепить выгадывает!
Ах ты дрянь, окаянная! Скотина, такая безрогая! Так ты мне отплатить вздумала!
Изловчился Портупей Прапорщик, да как саданул, свинью надоедливу, прямиком в глаз правый ногой с силою!
Та и отскочила сразу! И дала деру, вверх из оврагу!
Вылез Портупей Прапорщик на верх, отряхнулся как мог и пошёл знакомую тропку искать!
Пока шёл, обтёрся. Пришёл уже чистенький, а в дом постучал, будто и просох!
Вышла его девица та встречать! Обрадовалась!
Говорит, только и ждала его! Об нём все дни напролёт думала!
В дом завела! Усадить, дорогого гостя, куда не знает! Ручками всплеснёт, и говорит, говорит что то!
Оба наговорится не могут! Так рады друг дружке были!
А тут и мать в дом зашла!
Наши то как глянули! А на той лица нет!
Голова тряпицей обинтована! Из за уха кровь сочится, и глаз правый, рукой закрыват!
КОНЕЦ
Скатился Портупей Прапорщик в овраг, по скользкому от дождя склону, в самый низ дна, в ручей съехал.
С головой в мутный поток плюхнулся, вылезти никак не может. А тут ещё свинья рядом свалилась и тоже
ножками барахтается, Портупея Прапорщика с собой вот-вот под воду утащить норовит!
Цепляется Портупей Прапорщик, пальцами то, за проносящийся мимо берег, в каждой былинке надежду
себе видит, а земля осыпается, комьями грязными вместе с травой вслед в воду бухает, опоры надёжной
представлять не желает! Так и несутся оба вниз, со всё ускоряющей стремительно скоростью!
Сколько бы летели, неизвестно, кабы поперёк брёвнышко не оказалось!
Ухватился Портупей Прапорщик, за спасенье своё, двумя руками держится, ногами в дымящийся берег упирается,
через силу с потоком бурлящим в схватке смертельной цепляется!
Свинья тоже не отстаёт, во всю коряжится, всей массой своей на Портупее Прапорщике повисла, копытцами
нетерпеливо дёргат, на сушу первой норовит выпрыгнуть! Хоть и зверь, а всяк жить знает!
Да только куда уж ей, против молодца нашего!
Выбрался кое как на бережок Портупей Прапорщик, да свинью за ухо ухватил! Чуть было с корнем совсем
не вырвал! А по другому ну ни как не с поможешь! Малой кровью и выволок!
Засиживаться не стал, ещё ведь надо успеть, ночь то уже не за горами хоронится, стал карабкаться в гору.
А берега у оврагов, сплошная глина! Воду в себя примет и нет дальше ходу! Если бы не с весны террасы,
так бы обратно в ручей и сполз! Скользко так!
Коготками в недра ухватится, да животом змеем вдавится, локотками жижу толкает, коленками вверх себя
по маленьку выдавливает, так и ползёт, старается!
А внизу парася лежит, часто дышит, на Портупея Прапорщика не дружелюбно посматривает! Глазки так и
бегают! А как взобрался тот повыше, так вскочила, и на своих ножках тоненьких, резво бросилась, да не
в сторону куда, а прямиком на Портупея Прапорщика и его всё назад норовит сбросить!
Портупей Прапорщик, ногами брыкается, от свиньи отбиться пытается, а та, что лютый зверь на него со всей
мочи набрасывается, и вниз к реке толкает!
Разбежится, ей-то грязь родная стихия, и со всей силы мордой о бок подцепить выгадывает!
Ах ты дрянь, окаянная! Скотина, такая безрогая! Так ты мне отплатить вздумала!
Изловчился Портупей Прапорщик, да как саданул, свинью надоедливу, прямиком в глаз правый ногой с силою!
Та и отскочила сразу! И дала деру, вверх из оврагу!
Вылез Портупей Прапорщик на верх, отряхнулся как мог и пошёл знакомую тропку искать!
Пока шёл, обтёрся. Пришёл уже чистенький, а в дом постучал, будто и просох!
Вышла его девица та встречать! Обрадовалась!
Говорит, только и ждала его! Об нём все дни напролёт думала!
В дом завела! Усадить, дорогого гостя, куда не знает! Ручками всплеснёт, и говорит, говорит что то!
Оба наговорится не могут! Так рады друг дружке были!
А тут и мать в дом зашла!
Наши то как глянули! А на той лица нет!
Голова тряпицей обинтована! Из за уха кровь сочится, и глаз правый, рукой закрыват!
КОНЕЦ
Жё свиль Лямур, фаталь!
Итальянский театр, на языке оригинала, да ещё со спутницей, частично владеющей великим французским,
что может быть оригинальней! Притом, если знания её достигли такой величины, такого упивающегося
масштаба, когда чувства значимости совершенства причастности к языку уже переполнены до того через
край, высказаться прилюдно уже хочется, но говорить пока на нём, ещё не в состоянии!
Итальянский язык, на языке оригинала!
Что может быть ещё оригинальнее!
Да через призму уверяющей вас, владелицы совершенного прононса!
Итальянский театр! С частичным, французским сурдопереводом! Прямо под ушко!
Что ещё может быть так увлекающе оригинальным!
Итальянский театр, на языке оригинала, да ещё со спутницей, частично владеющей великим французским,
что может быть оригинальней! Притом, если знания её достигли такой величины, такого упивающегося
масштаба, когда чувства значимости совершенства причастности к языку уже переполнены до того через
край, высказаться прилюдно уже хочется, но говорить пока на нём, ещё не в состоянии!
Итальянский язык, на языке оригинала!
Что может быть ещё оригинальнее!
Да через призму уверяющей вас, владелицы совершенного прононса!
Итальянский театр! С частичным, французским сурдопереводом! Прямо под ушко!
Что ещё может быть так увлекающе оригинальным!
Попутчики
Потом вошли две девицы с тремя кубометровыми сумками, одна толстая как свинья, как чикагский полицмен,
во время дежурной облавы с сандвичем в обе руки, с тунцом, соусом, салатиками и всё под майонезом,
и другая. Та даже в чём то аппетитная!
Вошли и сразу принялись натужено трудится, рассовывать свои кубометры. Вначале засунули на полку тачанку,
так что свисать осталось одно колесо и оглобля, а наверх утрамбовали увесистую сумку. Долго трамбовали,
крутили всеми округлыми гранями, пока все ноги мне не отдавили.
Эта толстая, такая неповоротливая, ножищами своими топает, тропинок не разбирает и ни разу даже виду
не подала, не то что извинилась.
Пока они куражатся с багажом, а мы, я и ещё один спутник, на нижних полках сидим, ноги кверху задрали
и головы по углам хороним, что бы по ним хотя бы, каблучищами не прошлись!
Уложили они одного зверя в сумке, за другого вознамерились! Думаю, нет, лучше тут им помочь, меньше крови
моей прольётся! А эта, морда толстая, сама уже помощи просит, на лямки мне от сумки показывает!
Схватился я двумя руками за одну стропу, а за другую они вцепились, поднатужились, я мысленно то,
весь вес сумки, по братски, на три равные части успел разделить, что бы как можно равномернее всем
досталось, и вверх её с усердием тащим!
До подбородка уже почти руки мои коснулись, а тут вижу, морда то, лапы свои свесила и дальше всё,
на меня одного рассчитывает! Вес то ведь сразу, невообразимо прибавился!
И полетело обратно сумка, к земле! Ладно отпрыгнуть успел, додумался, не то пальцы б ног моих,
отрубило бы под чистую! По самые….., эти!
Кое как, втроём водрузили баул на место. А третью сумку, другой гражданин, из под полки с вниманием
до этого наблюдавший, сам вызвался и один под самый верх с ней вскарабкался! А после этого сразу слёг!
Кто его знает, что у него на уме было!
С багажом разделались! Так им неймётся, подштанники менять ещё вздумали!
Предложили бы, может и вышли! А ведь нет, кобыла одеялко здёрнула ворсистое, в охапку расставила, и
вторую переодевать кинулась! Тазом широким своим, пятясь, опять в стенку впечатала!
Молчит зараза, всё молча сама делает! Стелиться начала, ножищами по кроватям скачет, пальцами как ломом
кантует! А что бы удобнее как, да повыше взобраться, прямо по ляжкам моим бегает!
А потом когда жрать то уселись, эта фигура вдруг и говорит; - Тут чей хлеб валяется!?
Я прикинулся, что тоже ничего мол не знаю, в первый раз всю обстановку вокруг вижу, на хлеб свой
удивлёнными глазками смотрю, сам безмерно всему удивляюсь! Хлеб мол и хлеб, да мало ли кто тут
подкинуть то мог!
А этот, что сразу спать улёгся, хитрюга, из под одеяла уступчиво торопится; - Ничьё, - кричит, - мы не знаем,
можете себе всё забрать! И обратно, со всей головою под простыню весь укутался!
Потом вошли две девицы с тремя кубометровыми сумками, одна толстая как свинья, как чикагский полицмен,
во время дежурной облавы с сандвичем в обе руки, с тунцом, соусом, салатиками и всё под майонезом,
и другая. Та даже в чём то аппетитная!
Вошли и сразу принялись натужено трудится, рассовывать свои кубометры. Вначале засунули на полку тачанку,
так что свисать осталось одно колесо и оглобля, а наверх утрамбовали увесистую сумку. Долго трамбовали,
крутили всеми округлыми гранями, пока все ноги мне не отдавили.
Эта толстая, такая неповоротливая, ножищами своими топает, тропинок не разбирает и ни разу даже виду
не подала, не то что извинилась.
Пока они куражатся с багажом, а мы, я и ещё один спутник, на нижних полках сидим, ноги кверху задрали
и головы по углам хороним, что бы по ним хотя бы, каблучищами не прошлись!
Уложили они одного зверя в сумке, за другого вознамерились! Думаю, нет, лучше тут им помочь, меньше крови
моей прольётся! А эта, морда толстая, сама уже помощи просит, на лямки мне от сумки показывает!
Схватился я двумя руками за одну стропу, а за другую они вцепились, поднатужились, я мысленно то,
весь вес сумки, по братски, на три равные части успел разделить, что бы как можно равномернее всем
досталось, и вверх её с усердием тащим!
До подбородка уже почти руки мои коснулись, а тут вижу, морда то, лапы свои свесила и дальше всё,
на меня одного рассчитывает! Вес то ведь сразу, невообразимо прибавился!
И полетело обратно сумка, к земле! Ладно отпрыгнуть успел, додумался, не то пальцы б ног моих,
отрубило бы под чистую! По самые….., эти!
Кое как, втроём водрузили баул на место. А третью сумку, другой гражданин, из под полки с вниманием
до этого наблюдавший, сам вызвался и один под самый верх с ней вскарабкался! А после этого сразу слёг!
Кто его знает, что у него на уме было!
С багажом разделались! Так им неймётся, подштанники менять ещё вздумали!
Предложили бы, может и вышли! А ведь нет, кобыла одеялко здёрнула ворсистое, в охапку расставила, и
вторую переодевать кинулась! Тазом широким своим, пятясь, опять в стенку впечатала!
Молчит зараза, всё молча сама делает! Стелиться начала, ножищами по кроватям скачет, пальцами как ломом
кантует! А что бы удобнее как, да повыше взобраться, прямо по ляжкам моим бегает!
А потом когда жрать то уселись, эта фигура вдруг и говорит; - Тут чей хлеб валяется!?
Я прикинулся, что тоже ничего мол не знаю, в первый раз всю обстановку вокруг вижу, на хлеб свой
удивлёнными глазками смотрю, сам безмерно всему удивляюсь! Хлеб мол и хлеб, да мало ли кто тут
подкинуть то мог!
А этот, что сразу спать улёгся, хитрюга, из под одеяла уступчиво торопится; - Ничьё, - кричит, - мы не знаем,
можете себе всё забрать! И обратно, со всей головою под простыню весь укутался!
Командировка
Ничто так не развращает, как хорошая командировка!
Даже тюрьма в двадцать лет психику так не нарушает, как дармовая заслуженная командировка!
Особенно, если с условием всё по скромненькому, ничего лишнего!
А кто его знает, где этот край скромности!
Ну не ночевать же мне на вокзале! А кроме президентских апартаментов ничего было не найти!
Да и покушать, что бы уж не в сухомятку!
Первое там, горяченькое, компот обязательно! Мне без разницы, где компоту откушать, но не бежать же
мне на вокзал!
Ой, как развращает командировка!
Без командировки потом, рук из кармана не вытащишь!
Ничто так не развращает, как хорошая командировка!
Даже тюрьма в двадцать лет психику так не нарушает, как дармовая заслуженная командировка!
Особенно, если с условием всё по скромненькому, ничего лишнего!
А кто его знает, где этот край скромности!
Ну не ночевать же мне на вокзале! А кроме президентских апартаментов ничего было не найти!
Да и покушать, что бы уж не в сухомятку!
Первое там, горяченькое, компот обязательно! Мне без разницы, где компоту откушать, но не бежать же
мне на вокзал!
Ой, как развращает командировка!
Без командировки потом, рук из кармана не вытащишь!
Художник и врач
Пришёл как то художник плодовитый к участковому врачу на плановый приём, смотрит, а все что ни будь да
тащат, кто шоколадку с орехами, кто орехи в шоколаде, а те, кому может ничего не жалко и коньяку туда
волокут. Там всё сгодится!
Орехи, он вроде думает не околачивает, коньяк, тот и сам нальют коли пьёт, а подарить всё же, что то
надо! Каждый на осмотр стоит, вещицу какую ни будь, да с гордостью вынашивает!
Наш художник картину притащить вздумал! Всё равно продать не получается!
Выбрал ту, что по уже, да по ниже будет, в мешок сунул, и был таков!
Стоит среди всех, в общей очереди и самый огромный презент над их ними головами торжественно
держит! Вот оно, монументальное где искусство!
А врач как увидела, руками замахала, нет говорит, мне подарков таких не надо бы!
Ставить уже давно некуда! И обратно торопится, помогает в мешок с глаз засунуть!
Сколько можно, кричит, мне картины от вас дарить! Те бы ещё куда, как пристроить!
Добрым людям, так уж в подъезд голый их выставила, и хоть бы одну кто с собою когда вынес!
Ушёл наш художник, с мешком обратно, так не солоно не хлебавши!
Не то, совсем не то нынче время пошло, искусство совсем в упадке!
Ладно бы там прокормиться, даром всучить ни кому не удастся!
Так и ушёл, гордый и не согнувшийся!
Ушёл и унёс с собой одну единственную, неумирающую надежду, сильную и непоколебимую, что всё
что ни есть великое, всегда, не разобравши, гонят!
Пришёл как то художник плодовитый к участковому врачу на плановый приём, смотрит, а все что ни будь да
тащат, кто шоколадку с орехами, кто орехи в шоколаде, а те, кому может ничего не жалко и коньяку туда
волокут. Там всё сгодится!
Орехи, он вроде думает не околачивает, коньяк, тот и сам нальют коли пьёт, а подарить всё же, что то
надо! Каждый на осмотр стоит, вещицу какую ни будь, да с гордостью вынашивает!
Наш художник картину притащить вздумал! Всё равно продать не получается!
Выбрал ту, что по уже, да по ниже будет, в мешок сунул, и был таков!
Стоит среди всех, в общей очереди и самый огромный презент над их ними головами торжественно
держит! Вот оно, монументальное где искусство!
А врач как увидела, руками замахала, нет говорит, мне подарков таких не надо бы!
Ставить уже давно некуда! И обратно торопится, помогает в мешок с глаз засунуть!
Сколько можно, кричит, мне картины от вас дарить! Те бы ещё куда, как пристроить!
Добрым людям, так уж в подъезд голый их выставила, и хоть бы одну кто с собою когда вынес!
Ушёл наш художник, с мешком обратно, так не солоно не хлебавши!
Не то, совсем не то нынче время пошло, искусство совсем в упадке!
Ладно бы там прокормиться, даром всучить ни кому не удастся!
Так и ушёл, гордый и не согнувшийся!
Ушёл и унёс с собой одну единственную, неумирающую надежду, сильную и непоколебимую, что всё
что ни есть великое, всегда, не разобравши, гонят!
[FONT="]Это мы![/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]Каждому народу помимо его национальных одежд, присущ целый ряд отличительных черт и всё, что[/FONT]
[FONT="]может быть характерно для отдельного человека, гостеприимство, заносчивость, разгульность, вредность[/FONT]
[FONT="]и даже жадность, узнаваемо среди целых народов![/FONT]
[FONT="]Конан Дойль как то говорил, что в трусости обвинить можно каждого, но заподозрить в таком всю[/FONT]
[FONT="]национальную армию просто нельзя! Он крупно при этом ошибался![/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]Когда собираются представители от каждой нации все вместе, то те обобщённые и на первый взгляд[/FONT]
[FONT="]расхожие представления о каждом народе, постепенно начинают формировать отдельную душу и уже[/FONT]
[FONT="]через короткое время, каждый из себя выдаёт полнейшее подобие всего целого![/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]Какой бред, что русские пьют![/FONT]
[FONT="]Но когда видишь, как по бабски, разбавив до ничтожных концентраций, морщась и умирая, они[/FONT]
[FONT="]пробуют всё что сложнее стакана пива, хочется вдруг встать, плеснуть все двести и пожелав всем[/FONT]
[FONT="]крепкого здоровья, не обмануть их постыдных ожиданий![/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]Каждому народу помимо его национальных одежд, присущ целый ряд отличительных черт и всё, что[/FONT]
[FONT="]может быть характерно для отдельного человека, гостеприимство, заносчивость, разгульность, вредность[/FONT]
[FONT="]и даже жадность, узнаваемо среди целых народов![/FONT]
[FONT="]Конан Дойль как то говорил, что в трусости обвинить можно каждого, но заподозрить в таком всю[/FONT]
[FONT="]национальную армию просто нельзя! Он крупно при этом ошибался![/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]Когда собираются представители от каждой нации все вместе, то те обобщённые и на первый взгляд[/FONT]
[FONT="]расхожие представления о каждом народе, постепенно начинают формировать отдельную душу и уже[/FONT]
[FONT="]через короткое время, каждый из себя выдаёт полнейшее подобие всего целого![/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]Какой бред, что русские пьют![/FONT]
[FONT="]Но когда видишь, как по бабски, разбавив до ничтожных концентраций, морщась и умирая, они[/FONT]
[FONT="]пробуют всё что сложнее стакана пива, хочется вдруг встать, плеснуть все двести и пожелав всем[/FONT]
[FONT="]крепкого здоровья, не обмануть их постыдных ожиданий![/FONT]
Портупей Прапорщик и гроза
История рассказанная из первых уст, с разных точек осмотра и действительно имевшая место.
Все сидели за столом, когда вдруг началась гроза. Неожиданно, налетел ураган, осыпал
округу оборванной на огромной скорости листвой, разбросал всё по двору, разогнал,
растревожил всех кур, распихал их всех под амбар, прошёлся над крышами и в запале
неистовства сбросил на окна мелкие камушки и песок, всё это свирепо швырнул, проверил
на прочность рамы и чуть не оторвав ставни убежал прочь, вдоль реки в сторону ничего
не подозревающего леса.
Потом вдруг в комнате внезапно потемнело и по наличнику сразу затарабанили редкие
огромные капли дождя, увесистые они оставляли за собой длинный косой след, через всё
оконное стекло, влетали сквозь незакрытую форточку и заставляли каждый раз съёжиться от
принесённой с собой ледяной сырости. В избу ворвался и загулял холодными волнами влажный
и остылый вздох разгулявшейся атмосферы.
Фанасий мельком взглянул за окно, ужаснулся и зацепив на ходу с гвоздика свою кепку
бегом выскочил на улицу. Там в поле уже сверкали молнии и оставалась пасшейся скотина.
Аннушка проводила его напуганным взглядом и тут же припала к окну, пристально
вглядываясь на небесный шторм, в осунувшийся вдалеке лес, тьмущие нависшие небеса и
лицо её с тревогой содрогалось каждый раз, когда ужасные раскаты приближающего грома со
звонким треском охлопывали взъерошенные окрестности.
Четырёхлетняя Райка забралась под стол с младшей сестрёнкой, крепко обняла её и смотрели
обе от туда, из под скатерти, на мамкины ноги у окна. Маленькая Лида пыталась всё
вырваться, ей очень не хотелось пропускать всё самое интересное, но сестра крепко её
держала, и когда за окном начинало греметь и громыхать, она из предосторожности старалась
закрыть ей глаза.
А на улице творилось совершенно неладное, молнии собрались в одно место и от туда
простреливали всё пространство. Яркий жгут огненного канала один за другим пробивали низкие
и взлохмаченные, пересыщенные влагой тучи, прицельно били по земле и озаряли дьявольским
блеском утонувшее во тьму поле битвы.
Райка бережно прижимала сестричку к себе и что то нашептывала ей успокаивающее прямо
в разопревшее ушко, когда вдруг всю избу навестил страшный и сверкающий зверь в виде
ослепляющего раската, будто бы само солнце не выдержав чудовищной канонады, свалилось
прямо к ним в окно, ударило об пол, подскочило, спружинило, и обратно выскочило к себе
наверх.
В наступившей внезапно после этого тишине, в голове, где то глубоко в недрах её,
установился пронзительный звон, во рту образовалось металлическое безвкусие, запахло окалиной
и было слышно, как у окна падает на пол с грохотом тело.
Райка смотрела на лежащую с разбросанными по полу волосами мамку и не плакала.
Она придерживала Лиду, ещё крепче прижимая её, вцепившись со всей силы руками в
горячую головушку, и молчала.
Где то за окном бушевала стихия, дождь давно превратился в ливень, звуки его казались
такими не внятными, продолжали лупить молнии, беззвучные и почти без света, и до того
может быть тёмными, что совсем уже ставшими безразличными.
А её мамка лежала рядом и не двигалась.
История рассказанная из первых уст, с разных точек осмотра и действительно имевшая место.
Все сидели за столом, когда вдруг началась гроза. Неожиданно, налетел ураган, осыпал
округу оборванной на огромной скорости листвой, разбросал всё по двору, разогнал,
растревожил всех кур, распихал их всех под амбар, прошёлся над крышами и в запале
неистовства сбросил на окна мелкие камушки и песок, всё это свирепо швырнул, проверил
на прочность рамы и чуть не оторвав ставни убежал прочь, вдоль реки в сторону ничего
не подозревающего леса.
Потом вдруг в комнате внезапно потемнело и по наличнику сразу затарабанили редкие
огромные капли дождя, увесистые они оставляли за собой длинный косой след, через всё
оконное стекло, влетали сквозь незакрытую форточку и заставляли каждый раз съёжиться от
принесённой с собой ледяной сырости. В избу ворвался и загулял холодными волнами влажный
и остылый вздох разгулявшейся атмосферы.
Фанасий мельком взглянул за окно, ужаснулся и зацепив на ходу с гвоздика свою кепку
бегом выскочил на улицу. Там в поле уже сверкали молнии и оставалась пасшейся скотина.
Аннушка проводила его напуганным взглядом и тут же припала к окну, пристально
вглядываясь на небесный шторм, в осунувшийся вдалеке лес, тьмущие нависшие небеса и
лицо её с тревогой содрогалось каждый раз, когда ужасные раскаты приближающего грома со
звонким треском охлопывали взъерошенные окрестности.
Четырёхлетняя Райка забралась под стол с младшей сестрёнкой, крепко обняла её и смотрели
обе от туда, из под скатерти, на мамкины ноги у окна. Маленькая Лида пыталась всё
вырваться, ей очень не хотелось пропускать всё самое интересное, но сестра крепко её
держала, и когда за окном начинало греметь и громыхать, она из предосторожности старалась
закрыть ей глаза.
А на улице творилось совершенно неладное, молнии собрались в одно место и от туда
простреливали всё пространство. Яркий жгут огненного канала один за другим пробивали низкие
и взлохмаченные, пересыщенные влагой тучи, прицельно били по земле и озаряли дьявольским
блеском утонувшее во тьму поле битвы.
Райка бережно прижимала сестричку к себе и что то нашептывала ей успокаивающее прямо
в разопревшее ушко, когда вдруг всю избу навестил страшный и сверкающий зверь в виде
ослепляющего раската, будто бы само солнце не выдержав чудовищной канонады, свалилось
прямо к ним в окно, ударило об пол, подскочило, спружинило, и обратно выскочило к себе
наверх.
В наступившей внезапно после этого тишине, в голове, где то глубоко в недрах её,
установился пронзительный звон, во рту образовалось металлическое безвкусие, запахло окалиной
и было слышно, как у окна падает на пол с грохотом тело.
Райка смотрела на лежащую с разбросанными по полу волосами мамку и не плакала.
Она придерживала Лиду, ещё крепче прижимая её, вцепившись со всей силы руками в
горячую головушку, и молчала.
Где то за окном бушевала стихия, дождь давно превратился в ливень, звуки его казались
такими не внятными, продолжали лупить молнии, беззвучные и почти без света, и до того
может быть тёмными, что совсем уже ставшими безразличными.
А её мамка лежала рядом и не двигалась.
yorkelatvia
Member
а рассказы-то становятся все больше и больше,скоро тома пойдут...Гуд лак..
Нет, что вы! Я же знаю, что больше чем на спичечном коробке никто читать не станет!
!!!!!!
[FONT="]Кофе из жёлудя[/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]В этом году[/FONT][FONT="] дубы отличились, столько в лесу желудей. К тому же после пронёсшихся пожаров внизу всё[/FONT]
[FONT="]обгорело, вся лиственная подстилка и впервые глазу достался обнажившийся гумусный слой, каждый[/FONT]
[FONT="]жёлудь теперь как на ладони, крепкие, словно подготовленные на отбор, [/FONT]как россыпь благородного оникса,
как живые пиропы, яшмой раскинулись поверх свежо опавшей листвы, [FONT="]и до того их нынче насыпано,[/FONT] [FONT="]под[/FONT]
[FONT="]каждым дубом хоть вёдрами ходи собирай.[/FONT]
Трудно устоять, чтобы не поднять и не попробовать, а ещё труднее отказаться и не набить ими карманы,
особенно если знать, что потом с этим делать!
Принести домой, разделать от бронированной оболочки, слегка подсушить в нетерпении, да хоть сразу
можно разложить на противень и в духовку! Маслица обязательно, растительного, чуть-чуть!
А ещё лучше потомить в начале на огне, до бурости, и потом только маслицем капнуть.
Зёрна, сразу после под жарки приобретают турмалино-киричневый, основательный цвет корицы и влажного
граната, будто как бистр или натуральная умбра с гуммигутовыми чешуйками золотистого охра!
Если только перемолоть всё это богатство, аромат духом воспрянет, аж дверь облаком с петель вышибает!
Кофе будет нежным и приятным, не чета тем заморским, вульгарным эфиопским бобам!
А вкус яркий и будто давно забытый.
И всё это наш жёлудь! Вот она, где кладезь то наша!
!!!!!!
[FONT="]Кофе из жёлудя[/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]В этом году[/FONT][FONT="] дубы отличились, столько в лесу желудей. К тому же после пронёсшихся пожаров внизу всё[/FONT]
[FONT="]обгорело, вся лиственная подстилка и впервые глазу достался обнажившийся гумусный слой, каждый[/FONT]
[FONT="]жёлудь теперь как на ладони, крепкие, словно подготовленные на отбор, [/FONT]как россыпь благородного оникса,
как живые пиропы, яшмой раскинулись поверх свежо опавшей листвы, [FONT="]и до того их нынче насыпано,[/FONT] [FONT="]под[/FONT]
[FONT="]каждым дубом хоть вёдрами ходи собирай.[/FONT]
Трудно устоять, чтобы не поднять и не попробовать, а ещё труднее отказаться и не набить ими карманы,
особенно если знать, что потом с этим делать!
Принести домой, разделать от бронированной оболочки, слегка подсушить в нетерпении, да хоть сразу
можно разложить на противень и в духовку! Маслица обязательно, растительного, чуть-чуть!
А ещё лучше потомить в начале на огне, до бурости, и потом только маслицем капнуть.
Зёрна, сразу после под жарки приобретают турмалино-киричневый, основательный цвет корицы и влажного
граната, будто как бистр или натуральная умбра с гуммигутовыми чешуйками золотистого охра!
Если только перемолоть всё это богатство, аромат духом воспрянет, аж дверь облаком с петель вышибает!
Кофе будет нежным и приятным, не чета тем заморским, вульгарным эфиопским бобам!
А вкус яркий и будто давно забытый.
И всё это наш жёлудь! Вот она, где кладезь то наша!
[FONT="]Политика[/FONT]
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]А мне кажется всё гораздо проще, началось то всё с Александра Первого![/FONT]
Как только наши дворяне зачастили в Европу, после победного шествия по Парижу, и завезли в свои
поместья пожухлые кофейные зёрна, крестьяне сразу почувствовали неладное!
Головой стали биться об печку, подавай мол и им теперь тоже, барского напитку!
Желудёвый напиток не к лицу победителю!
Эх, знали бы! Какую гадость на Русь завезли!
Не прошло и пол веку, крепостное право рухнуло! А как жили!
Горбачёв, не подумавши, Пепси-Колу в столицах продавать вздумал! От Квасу ворочится стали!
Теперь и рады бы, да где оно нынче!
Опомнились, пятаки растворять в ней кинулись! Столько нарастворяли, Павлову для обороту хватать
не оказалось! Пришлось даже деньги менять срочно!
Политика! Жёлуди ногами разбрасывать не надо!
[FONT="] [/FONT]
[FONT="]А мне кажется всё гораздо проще, началось то всё с Александра Первого![/FONT]
Как только наши дворяне зачастили в Европу, после победного шествия по Парижу, и завезли в свои
поместья пожухлые кофейные зёрна, крестьяне сразу почувствовали неладное!
Головой стали биться об печку, подавай мол и им теперь тоже, барского напитку!
Желудёвый напиток не к лицу победителю!
Эх, знали бы! Какую гадость на Русь завезли!
Не прошло и пол веку, крепостное право рухнуло! А как жили!
Горбачёв, не подумавши, Пепси-Колу в столицах продавать вздумал! От Квасу ворочится стали!
Теперь и рады бы, да где оно нынче!
Опомнились, пятаки растворять в ней кинулись! Столько нарастворяли, Павлову для обороту хватать
не оказалось! Пришлось даже деньги менять срочно!
Политика! Жёлуди ногами разбрасывать не надо!
Ливень
Райка крепко обхватила Лиду и ничего не соображая, будто умерев, не переставала смотреть
на мать. В голове летали душившие её обрывки мыслей, одна чудовищнее другой, они роились
всё в большем количестве, заполняли, сковывали и обездвиживали. Они были до того тяжёлыми,
вязкими и тягучими, что ложились на её душу, не давали ей подняться, и не оставляли в
поисках ни малейшего выхода. А на смену ещё совсем недавнего столь счастливого прошлого,
стали приходить и рисоваться самые мрачные и не уютные картинки.
Лида, как будто что то почувствовав, начала плакать. Она так горестно всхлипывала, прикорнув
своим мокрым носиком в Райкину щеку, так изливалась в своих страданиях, что выдержать
такое долго, было сверх всяких сил. И девчонки заревели все вместе, вначале очень тихо,
больше скуля, как бы ища чьей-то поддержки, а потом со всей силы, завыли во всё горло,
высвобождая наружу всю собравшуюся и мешавшую до того энергию.
Потом вдруг Райка как опомнилась, притащила под стол подушку, уложила на неё Лиду и велела
спать. А сама, даже ничего не набросив на себя, выбежала на улицу.
Небо будто прорвалось. Ливень лился таким сплошным потоком, что воздуху просто не
хватало. Вздохнуть было совсем не возможно, вода сразу же забивала нос и поэтому
приходилось всё время держать руки у лица. Таким образом, образовывалось хоть какое то
пространство свободное от воды и можно было чем-то дышать.
До ближайшей деревни было несколько вёрст, вдоль леса. И Райка решилась бежать, звать
кого то на помощь, под непрерывным дождём, при сверкающих молниях, которые были
одна страшнее другой и били так рядом, низко, и чуть ли ни ей под ноги.
Выскочила Райка со двора и бегом в соседнюю деревню, ног под собой не чувствует, как
будто и нет для неё дождя. Платьишко её сразу тут же всё промокло и движения стало
стягивать, как мешком на ней повисло и путается под ногами, ход сдерживает. Тяжело ей
приходится, ветром сбивает, но как вспомнит всё Райка, мамку свою, оставленную и силы её
тут же все вертаются. А там ещё Лидушка, маленькая, под столом одна плачет.
Бежит Райка, на дождь внимания совсем не обращает. Лицо оботрёт, с глаз пелену сбросит
и дальше что есть духу торопится. А небо совсем озверело, водяные валы из дождя прямо
на Райку бросает, да с каждым разом всё больше и больше злится, с ног сбить старается.
Воды не жалеет, только пуще себе льёт, будто запасы свои все растратить вздумало.
Ветром крутит, порывами к земле клонит, вперёд пройти не пускает.
А как сообразило, что водою не взять Райку, громом решила её извести.
Молнии прицельно бросать принялось. Вокруг стреляет и кругами всё ближе и ближе ходит,
в саму Райку целит.
Как даст залпом огненным, да всё косо. Мимо бьёт, как травит. Вон метра два смазала, но
за то так саданула, с ударом о землю гулким. И звук тут же в небо обратно ушёл. Будто
по трубе кто то железкой как следует стукнул, а вы ухом туда прижались.
Вдарила, да земля не приняла. Обратно отбросила.
Молния тут и раскололась, треснула, на множество мелких осколков разошлась, шарами по
всей округе рассыпалась. Всякими и как мяч, и множеством помельче, все они запрыгали по
земле, поскакали. Райке один под ноги закатился, зашипел, оскалился и тут же сгинул. И все
один за другим так же.
Только совсем не страшно было. Со стороны оно гораздо страшнее бывает.
Райка крепко обхватила Лиду и ничего не соображая, будто умерев, не переставала смотреть
на мать. В голове летали душившие её обрывки мыслей, одна чудовищнее другой, они роились
всё в большем количестве, заполняли, сковывали и обездвиживали. Они были до того тяжёлыми,
вязкими и тягучими, что ложились на её душу, не давали ей подняться, и не оставляли в
поисках ни малейшего выхода. А на смену ещё совсем недавнего столь счастливого прошлого,
стали приходить и рисоваться самые мрачные и не уютные картинки.
Лида, как будто что то почувствовав, начала плакать. Она так горестно всхлипывала, прикорнув
своим мокрым носиком в Райкину щеку, так изливалась в своих страданиях, что выдержать
такое долго, было сверх всяких сил. И девчонки заревели все вместе, вначале очень тихо,
больше скуля, как бы ища чьей-то поддержки, а потом со всей силы, завыли во всё горло,
высвобождая наружу всю собравшуюся и мешавшую до того энергию.
Потом вдруг Райка как опомнилась, притащила под стол подушку, уложила на неё Лиду и велела
спать. А сама, даже ничего не набросив на себя, выбежала на улицу.
Небо будто прорвалось. Ливень лился таким сплошным потоком, что воздуху просто не
хватало. Вздохнуть было совсем не возможно, вода сразу же забивала нос и поэтому
приходилось всё время держать руки у лица. Таким образом, образовывалось хоть какое то
пространство свободное от воды и можно было чем-то дышать.
До ближайшей деревни было несколько вёрст, вдоль леса. И Райка решилась бежать, звать
кого то на помощь, под непрерывным дождём, при сверкающих молниях, которые были
одна страшнее другой и били так рядом, низко, и чуть ли ни ей под ноги.
Выскочила Райка со двора и бегом в соседнюю деревню, ног под собой не чувствует, как
будто и нет для неё дождя. Платьишко её сразу тут же всё промокло и движения стало
стягивать, как мешком на ней повисло и путается под ногами, ход сдерживает. Тяжело ей
приходится, ветром сбивает, но как вспомнит всё Райка, мамку свою, оставленную и силы её
тут же все вертаются. А там ещё Лидушка, маленькая, под столом одна плачет.
Бежит Райка, на дождь внимания совсем не обращает. Лицо оботрёт, с глаз пелену сбросит
и дальше что есть духу торопится. А небо совсем озверело, водяные валы из дождя прямо
на Райку бросает, да с каждым разом всё больше и больше злится, с ног сбить старается.
Воды не жалеет, только пуще себе льёт, будто запасы свои все растратить вздумало.
Ветром крутит, порывами к земле клонит, вперёд пройти не пускает.
А как сообразило, что водою не взять Райку, громом решила её извести.
Молнии прицельно бросать принялось. Вокруг стреляет и кругами всё ближе и ближе ходит,
в саму Райку целит.
Как даст залпом огненным, да всё косо. Мимо бьёт, как травит. Вон метра два смазала, но
за то так саданула, с ударом о землю гулким. И звук тут же в небо обратно ушёл. Будто
по трубе кто то железкой как следует стукнул, а вы ухом туда прижались.
Вдарила, да земля не приняла. Обратно отбросила.
Молния тут и раскололась, треснула, на множество мелких осколков разошлась, шарами по
всей округе рассыпалась. Всякими и как мяч, и множеством помельче, все они запрыгали по
земле, поскакали. Райке один под ноги закатился, зашипел, оскалился и тут же сгинул. И все
один за другим так же.
Только совсем не страшно было. Со стороны оно гораздо страшнее бывает.